Анн Бренон. Сыны Несчастья. Глава 16.

[guillelme]

 

ГЛАВА 16

         ВЕСНА И ЛЕТО 1304 ГОДА

«И когда Иисус приблизился к Иерусалиму, то, глядя на город, заплакал о нем» (Лук. 19, 41). Вот так и я плачу о вас, жители Каркассона, я, которого прислал к вам Иисус… чтобы защитить вашу честь и оправдать вашу веру от клеветы этих предателей, одетых в рясы Братьев-проповедников...

Проповедь Берната Делисье народу Каркассона, 1303 год

            В начале 1304 года стало ясно, что события в Каркассоне и Лиму изменились к худшему, и зло, вроде бы уже остановленное, вновь нависло над людьми. Всего лишь несколько месяцев назад все с восторгом приветствовали решительного королевского эмиссара, видама Жана де Пикиньи из Амьена, который не побоялся самолично, в сопровождении францисканца Берната Делисье, во главе возбужденной толпы, предстать перед мрачными воротами Мура инквизиторов Каркассона. Он заставил их открыть ворота, и люди вынесли на руках несчатсных осужденных за ересь, которые гнили в этих ужасных застенках. Их увели в Сите, в королевскую тюрьму, под власть сенешаля. Под защиту короля. Прочь от злоупотреблений Братьев-проповедников, которых сам королевский эмиссар открыто называл волками хищными в овечьих шкурах… Но теперь сам королевский посланец отлучен от Церкви.

           

- На этот раз консулы Лиму не осмелились поддержать брата Берната Делисье, - сказал Мартин Франсе с мрачным видом. - Когда в прошлом месяце мятежный францисканец прибыл в Лиму, он ничего не добился.

            - Это понятно, - добавил Раймонд Пейре, понизив голос так, словно доверял кому-то страшную тайну. - Это понятно, ведь теперь каждый знает, что наш Сир король не одобряет больше гнев и восстание своих городов против Инквизиции этих злобных Братьев-проповедников, что он больше не хочет защищать от них свой добрый народ. Кто отныне осмелится противостоять одновременно папе и королю?

            Этот разговор происходил в прекрасном месяце мае, поздним вечером, после утомительного дня, когда уже был виден конец такой же утомительной недели стрижки овец. Мартин Франсе, купец из Лиму, прибыл к хозяевам дома, чтобы сосчитать тюки шерсти и оценить их, уговориться о цене - не забывая о том, что каждый должен был дать для добрых людей. Естественно, что он рад был поговорить и с самими добрыми людьми. Сейчас их видели довольно редко, потому что они постоянно путешествовали между Тулузен, Сабартес и Разес. В Арке все еще хорошо помнили рассказы о торжественном въезде короля Филиппа и его королевы в Каркассон. Это было в феврале, три месяца назад. И бург, и Ситэ, были расцвечены гирляндами и флагами. Каркассон верил и надеялся на справедливость короля и защиту от власти Инквизиции. Но король, с высоты лестницы королевского замка с презрением отказался выслушать жалобы своего народа. И тогда консул Элия Патрис поскакал из Ситэ в бург на своей большой лошади, крича толпе о конце всех надежд: «Сорвите с города эти праздничные одежды, ибо это день скорби…»

            И вот в этот весенний вечер 1304 года все сидели возле очага Раймонда Пейре-Сабартес и обсуждали это ужасное отлучение королевского эмиссара. Если так поступили с человеком, которого король совсем недавно послал в сенешальства Лангедока, чтобы восстановить мир и порядок, нарушенный непомерными злоупотреблениями инквизиторов, то следовало ожидать еще худшего. И это худшее означало, что у Церкви волков вновь развязаны руки, и что она снова, как и раньше, начнет преследовать Церковь Добрых Христиан. Но в то время, как верующие зрелого возраста, обремененные домами и имуществом, проявляли особое беспокойство, то молодые люди - Пейре Маури, Гийом Эсканье, Раймонд и Гийом Марти - утверждали, что даже сейчас еще есть надежда. Мессер Пейре Отье и его сын Жаум часто говорили и повторяли им это. Церковь укрепляется и развивается, вера ширится и распространяется, добрых верующих становится всё больше, крестят новых добрых людей, учат новых послушников.

            - Да, у нас теперь есть даже добрая женщина! - воскликнул Мартин Франсе, и его лицо внезапно просветлело. - Ода Буррель, из Лиму, я ее знал совсем девчонкой. Вы знаете, она ушла в Ломбардию вместе с Гийомом Фалькетом и с нами несколько лет назад. Она жила там у добрых христианок и проходила послушничество. Ее довольно быстро крестили, и вот уже больше года, как она вернулась в этот край в сопровождении Пейре Бернье - одновременно с Фелипом де Талайраком, из Кустауссы.

            Гийом Пейре-Кавалье напомнил также, что юного доброго человека Фелипа, такого же образованного, как и Жаум из Акса, называют будущим столпом Церкви. Сам Мессер Пейре Отье сказал так о нем. Именно потому Старший послал его в Ломбардию, к диаконам и епископам Церкви, туда, где обучали и крестили его самого.

            - Пейре Бернье проводил их обоих до самой Тулузы, - продолжал Мартин Франсе, - доброго человека Фелипа из Кустауссы и добрую женщину Оду Буррель. Говорят, что она приняла имя Жаметта, чтобы служить Богу и Церкви. Сейчас они присоединились к Мессеру Пейре Отье и его сыну Жауму, которые наняли дом на окраине Тулузы, в бастиде Этуаль. Кстати, я жил вместе с ними там этой зимой, чтобы помочь уладить некоторые дела Церкви с одним менялой из моих друзей.

            - Дом в Тулузе, где живет добрая женщина! Дом, нанятый для Божьего дела! - воскликнул Гийом Эсканье. - Теперь наших добрых людей стало достаточно много, чтобы они смогли посещать дома всех добрых верующих между Тулузой и Сабартес.

            Мартин Франсе решительно вскинул голову:

            - Когда наши добрые люди вернулись из Ломбардии, в Тулузен, Альбижуа и Лаурагэс было еще много добрых верующих, - сказал он. - И там оставались даже добрые люди. Мессер Пейре из Акса вновь вдохнул в них мужество.

            Этим летом Пейре Маури вновь имел удовольствие пасти овец на летних пастбищах вместе с братьями Белибастами. В том году между архиепископом Нарбонны и сеньором де Вуазен вновь было заключено соглашение касательно выпаса, и согласно ему отары из Арка и Кубьер смогли соединиться на возвышенностях Разес. И тут, однажды вечером, Пейре доверил Бернату Белибосту, когда они сидели плечом к плечу на склоне горы, у их ног лежали собаки, а золотой свет нимбом окружал мрачную Бугараш и продуваемую ветрами Канигу, своё желание, обуревающее им все больше и больше - увести овец в неведомые дали. Он мечтал о высокогорных пастбищах, о долгих переходах.

            - Почему мы не ходим дальше пределов Сабартес? - спрашивал он. - Ведь уже много лет отары из Арка каждое лето поднимаются на пастбища земли д’Айю. Но мне недостает гор, настоящих гор. Я всё время думаю о том, что пастухи из Акса или Мерен каждый год выпасают овец под зубчатыми вершинами Андорры, прогоняя стада этими местами каждый сентябрь, взбираясь на самые высокие перевалы, чтобы зимовать в далеких долинах юга. В землях Арагона.

            Бернат передал Пейре флягу с вином.

            - Пей, - сказал он. - Когда-нибудь мы попадем туда, одни или вместе с овцами. - Он рассмеялся и продолжал. - Надо же мне когда-нибудь навестить своих дальних сарацинских родичей!

            В начале сентября они уже стали подумывать о том, чтобы разделиться и разойтись каждый в свою сторону со своей отарой: овцы Белибастов, помеченные красным знаком горы в круге, уйдут на Кубьер и Пейрепертюзе; а животные, помеченные треугольником Ботольхов, крестом Мауленов, змеей Пейре Сабартес, перекрещенным кругом самого Пейре Маури - в сторону Арка и Разес, чтобы приготовиться к осенним ярмаркам. Но обоим друзьям еще выпало счастье совершить одну миссию в Сабартес, чтобы послужить Церкви. Им понадобилось для этого два дня, и, так же, как и в прошлом году, они оставили руководить сортировкой овец и старшим над всеми пастухами Гийома Белибаста.

            Пейре Монтани привел к ним на пастбища молодого человека из Кустауссы, худенького и стеснительного, с влажными глазами, бледным лицом и красивыми руками. Нужно было выучить его выглядеть пастухом. Бернат одолжил ему крепкий камзол со своего плеча, показал, как закидывать плащ на плечи и командным голосом сзывать лабритов. Он учился и смеялся. Это был Раймонд Фабр, которого все называли Рамонет. Он был послушником добрых людей, и Пейре Бернье доверили привести его в землю д’Айю, в тайный дом в Сабартес, где его должен был обучать добрый христианин Амиель из Перль. Пейре Маури незамедлительно заметил, что его друг Бернат Белибаст, кажется, с большим энтузиазмом подхватил идею навестить Монтайю.

            Но только через несколько дней, когда их миссия была уже окончена и они вернулись в Разес, Бернат наконец-то доверился Пейре, и рассказал ему о том впечатлении, которое произвела на него младшая сестра Пейре, Гильельма, еще в самый первый раз, когда он ее увидел в Монтайю прошлым летом. На этот раз он даже смог перекинуться с ней несколькими словами, взять ее за руку, ощутить ее дыхание. Грудь Пейре переполнилась от чувств, и он глянул на своего друга, взгляд которого стал особенно необузданным. Но когда их глаза встретились, Бернат первым стеснительно улыбнулся. И тогда Пейре припомнил другой разговор, случившийся год назад, когда именно Бернат не жалел слов, для описания того, каким должен быть настоящий брак. И невозмутимым тоном он спросил своего друга:

            - Так значит ты, Бернат, наконец, нашел добрую верующую, которую смог полюбить? Ну, ты можешь быть уверен, что мой отец вырастил Гильельму в уважении и любви к добрым людям. Могу сказать даже, что тебе повезло, и она уже не в том возрасте, когда играют в куклы… Но с другой стороны, - его голос изменился, став одновременно взволнованным и насмешливым, - с другой стороны, боюсь, что искреннее устремление к Добру - это почти всё ее приданое…

            Через день или два Бернат и Гийом Белибасты, к которым присоединились их братья Раймонд и Арнот, ушли на юг вместе со своими отарами, окруженные позвякиванием колокольчиков, топотом копыт, блеянием и лаем. Они обогнули Фурту и свернули в сторону Бугараш и Канигу. В то же самое время Пейре Маури, со своими кузенами Марти, Жоаном де Миральес, Пейре Мойшан и другими пастухами, вели к долине Риалсесс огромные стада Пейре Сабартес, Маулена, Ботоля и всех семей Арка. Но когда, наконец, это море рогатых голов и кудрявых спин окружило бастиду, Пейре сразу же почувствовал, что Арк перестал быть той счастливой долиной, что питала его надежды - его, молодого пастуха и молодого верующего. Этим летом первая змея сомнений и недоверия уже проскользнула между верующими.

            Гийом Эсканье встретил Пейре у ворот загона, когда овцы были уже сосчитаны и рассортированы. Он первым сообщил Пейре Маури о том, что произошло. Да и сам он выглядел скорбным и опустошенным. Пейре смотрел на опущенную голову молодого человека, на его слишком бледную кожу вокруг глаз, на бородку, еще слишком редкую.

            - Я сам пошел искать доброго человека, - рассказывал он срывающимся голосом. - Я ходил до самого Акса, вместе с Пейре Монтани, к славной Себелии Бэйль, конечно же. Моя мать умирала. Когда я вышел из Арка, она уже бредила. Я боялся, что не застану ее больше живой. А моего старшего брата Раймонда Эсканье едва удалось уговорить покинуть Соржеат, чтобы навестить ее. Я был очень на него зол. Наконец, На Себелия привела к нам доброго человека Андрю из Праде, которого мы ждали на кладбище Акса, темной ночью, под ужасным ливнем. И мы шли обратно два дня, через Жебец и Кустауссу. А мой брат Раймонд тащился следом, ворча себе под нос…

            Старая Гайларда Эсканье, в бреду и без сознания, таки получила утешение от доброго человека Андрю. Конечно же, он долго колебался. Он все повторял, что таинство счастливого конца уделяется только тем умирающим, которые дают на него согласие в полном сознании. А больная не заключила convenensa c добрыми людьми.

            - Но Маркеза так плакала и так его умоляла. И я также, - хныкал Гийом Эсканье.

            И тогда Андрю из Праде уделил утешение его старой матери, погруженной в горячечный бред.

            После этого он поселился у Раймонда Пейре-Сабартес, посоветовав семье не давать умирающей ничего, кроме воды, чтобы она могла отныне хоть так соблюдать правила крещеных добрых христиан. Однако через пять или шесть дней, ожив от такого режима, старая Гайларда пришла в себя и сразу же потребовала еды. Ее дочь Маркеза стала объяснять, что она получила consolament, и отныне стала доброй христианкой, и что теперь, если она хочет спасти свою душу, то не должна отступать от правил святой Церкви. Но Гайларда не хотела ничего слышать. Она была голодна и хотела есть.

            Маркеза и Гийом Эсканье посовещались и принесли ей овощи и хлеб. Но она потребовала мяса.

            - И тогда вмешалась Себелия Пейре, - вздохнул Гийом Эсканье. - Она рьяно поддержала мою мать, заявив, что не даст ей умереть с голоду, она сама принесла ей куриный бульон, где плавал большой кусок мяса. Вот так Себелия Пейре помешала моей матери спасти свою душу. Правда, муж Себелии устроил ей сцену, говоря, чтобы та не смела вмешиваться в дела соседей, но было уже слишком поздно. Но знаешь, то, что произошло потом, было еще хуже…

            Гийом Эсканье поднял на Пейре Маури свои влажные глаза

- и Пейре почувствовал, как его сердце сжалось.