Сарацинские города. Часть 4 Глава 57.

[guillelme]

 ГЛАВА 57

 

         ПАМЬЕ – 12 АВГУСТА 1324 ГОДА. ДАЛЕЕ

 

Сего дня и в этом месте вас, безаппеляционно вызванных выслушать ваш окончательный приговор, мы осуждаем на целительное покаяние вечного заточения в тюрьме Мур […] Как и ты […], Жоан Маури, так и ты, Пейре Маури […], вы оба впали в тяжкое и ужасное по чрезмерности преступление проклятой ереси […], и по этой причине вы будете наказаны более сурово и тяжко, и в нашем присутствии и этим окончательным приговором мы осуждаем вас на вечное заточение в тесном Муре, где вы должны будете есть только хлеб и пить только воду скорбей…

Приговор, вынесенный в Памье, лета Господня 1324 года, в воскресенье после праздника святого Лаврентия (12 августа).

 

            Теперь вам следовало выслушать свой приговор. Звуки гимнов и песнопений все еще дрожали над кладбищем святого Иоанна. Вечерний воздух сгустился, словно волна прилива печали, которой инквизиторы не давали отхлынуть. Друг за другом они говорили на латыни, иногда хором, и, чтобы нотариусы успели перевести это на романский язык, делали короткие перерывы, и одного за другим называли по именам раскаявшихся отпущенников, то есть осужденных. Раймонда, жена Бертрана де Перль. Арнот де Бедельяк. Первые приговоры были всего лишь легкими наказаниями. Кресты. Паломничества. Жители Памье затаили дыхание. Они знали, что еще придет время дрожать и уже начали волноваться. С другой стороны, святой Георгий и Пресвятая Дева имеют власть отгонять демонов. И инквизиторы здесь, чтобы восстановить порядок и безопасность. Одна из женщин упала на колени. Она стала исступленно креститься. Это для них, для жителей Памье, а не для людей Мура, была предназначена эта величественная и ужасная церемония, эти торжественные выступления, эти ледяные речи. Раскаявшихся больше не существовало. Их просто назвали по именам и поставили перед Монсеньором. С тех пор, как они признались и отреклись, с тех пор, как они стали именами под пером и в протоколах Инквизиции. Записанные в список людей Мура, они уже не смогут вредить. Они принадлежат прошлому. Они – за скобками этого мира. Они годятся только на то, чтобы быть выставленными на посмеяние. Сломанные марионетки, сломленные призраки, распятые на латинских словах. Это к людям Памье обращается Монсеньор: Инквизиция желает, чтобы ее послание о восстановлении порядка выслушали живущие в этом мире.

Это для собравшихся сюда сегодня людей демонстрируют божественную легитимность инквизиторской власти, триумф Церкви в борьбе за правое дело против еретических извращений. К которым приравнивается всякое отклонение и всякая мерзость – как и всякая опасность.

- Арнот де Прайольс, сын Гийома де Прайольс из Вентенак; Раймонда, жена Гийома Марти из Монтайю; Раймонда Лизье, вдова Арнота Белота из Монтайю; Арнот де Верньолль, сын покойного Гийома де Верньолль, причетник города Памье, отступник из ордена Братьев-Миноритов; Бернат Марти, сын покойного Пейре Марти из Жюнака; Жоан Маури и Пейре Маури, родные братья из Монтайю; Бернада, жена Амиеля де Ривес, из Акса; Риксенда, вдова Пейре Кортиля из Аску; Бернат д' Уртель из Бук де Рабат, миряне епархии Памье…

Нотариус называет ваши имена. Он словно вынимает спицы из колес ваших жизней. Теперь мерзостное полотнище позора покроет вас, несмотря на отпущение грехов. Содомит, тот, кто подкупал свидетелей, те, кто неверно думали и неосторожные, пастухи и поселяне – верующие добрых людей. Десять еретиков.

- Вы все неоднократно и тяжко впадали в преступление проклятой ереси.

Вы, еретики, все десятеро, стоите на коленях у подножия трибуны, с которой громогласно звучит двойной голос, произносящий ваш приговор. Приговор оглашается напевным монотонным голосом, вначале двумя инквизиторами, а затем переводится тихим сухим голосом нотариуса Гийома Надена.

- Вас всех, безаппеляционно вызванных выслушать ваш окончательный приговор, мы осуждаем на целительное покаяние вечного заточения в тюрьме Мур.

Десять еретиков, стертых с лица земли. Только одну из вас осудили на широкий Мур, Раймонду Марти из Монтайю – твою сестру, Пейре, не совсем понятно, почему. Девять других были осуждены на тесный Мур, на хлеб и воду скорбей, в отдельных застенках. Толпа дрожала, слышались слова молитв. Тесный Мур для тебя и подобных тебе, Пейре, для еретиков и приравненных к ним. Для Берната Марти из Жюнака, младшего брата твоей жены Раймонды, за то, что он ребенком был увлечен харизмой своего старшего брата, доброго человека Арнота Марти. Тесный Мур. Для Раймонды Белот, доброй верующей из Монтайю. Для Риксенды Кортиль, кузины добрых людей из Акса, для Берната д'Уртеля, старого аристократа, который всего-то и сказал три несчастных слова, что не хочет сомневаться в милосердии Божьем. Тесный Мур. Для Арнота де Прайольс, лжесвидетеля, купленного клириком Гийомом Травье, чтобы он дал показания против Пейре Моренса из Акса и его друзей. Тесный Мур. И для вас также, Пейре Маури, Жоан Маури, двух братьев, славных пастухов, великих верующих добрых людей. Тесный Мур. Вода скорби и хлеб страданий. Но Арнот де Прайольс, лжесвидетель, был еще осужден на то, что прежде он будет выставлен к позорному столбу на целый день, вначале на рыночной площади в Памье, а затем на площади его родной деревни в Верден. Как это прежде сделали с пастухом Гийомом Маурсом, в Каркассоне, два года назад. Привязали его к лестнице, в одной рубахе, с непокрытой головой. С крестами и языками из красного фетра, пришитыми к рубахе.

Что же до причетника Арнота де Верньоля, беспечного соблазнителя школяров, злоупотреблявшего исповедью, то его наказание было более тяжким. Он был осужден на очень тесный Мур. Он закончит свою жизнь, скованный по рукам и ногам в застенке. И сразу же Монсеньор Памье совершил процедуру лишения сана. Он снял свою митру, отдал мальчику из хора, сошел с трибуны и направился по направлению к вашей группе, распростертой на земле. Епископ-инквизитор большими шагами шел, по своему понтификальному обычаю, без митры, голова его была покрыта только украшенным жемчугами чепцом, его белая ряса развевалась, его богато расшитая шапочка из фиолетового шелка подпрыгивала у него на голове, в руках он держал пастырский посох. Он весь был переполнен энергией. Стража оттеснила вас, осужденных, на несколько шагов, затем вас вновь заставили встать на колени, полукругом. Чтобы Монсеньор Жак Фурнье имел пространство для действий. Снабженный парой устрашающих ножниц, протянутых ему Мэтром Марком Ривелем, ножниц, которыми можно было обстричь десять овец подряд, он сам выстриг все волосы содомита, чтобы уничтожить всякий след тонзуры. С его нечестивых плечей он сорвал все знаки отличия диакона; звучным голосом он произнес латинские проклятия, лишавшие осужденного чести и всех привилегий клира. Некоторые советники Инквизиции желали уменьшить его кару, по причине его высокого рождения. Но Монсеньор был непоколебим. Арнот де Верньолль теперь всего лишь безликий мирянин, раскаявшийся еретик, как все прочие. Который умрет в Муре Аламанс.

Вечером напряжение медленно и трудно спадало. Церемония была такой длинной, что в толпе многие старые женщины и молодая девушка почувствовали себя плохо. Многие плакали. Разумеется, это были родственники и друзья осужденных. Но также и незнакомые им люди. Некоторые, правда, говорили, что чувствуют облегчение от того, что зло и опасность отступили. Иные опускали глаза. Из страха перед еретиком и из страха перед инквизитором – или в обратном порядке. Еще боялись шпионов, а некоторые боялись заразиться позором, адом, смертью. Некоторые пытались шутить на тему этих еретиков из Сабартес, которым бы сидеть лучше в своей куче навоза. Но большинство молчало. И в этом тяжелом молчании жители Памье медленно разбредались. Они заняли высоты кладбища Святого Иоанна, а некоторые спустились ниже, к узкой канаве. Еще более тяжелое молчание наступило после того, как вновь зазвучали гимны, а господа епископ Памье и инквизитор Каркассона вернулись со своей свитой в епископский дворец под пурпурными балдахинами и вознесли благодарение Богу. Сотни и сотни людей расходились медленными шагами, толкаясь и направляясь каждый в свою сторону. Некоторые сжимали кулаки в карманах, но никто этого не видел.

В воскресенье вечером 12 августа 1324 года, от сорока узников, приведенных в Памье, которых держали в подвалах епископской башни, осталась всего лишь горстка. Это были те, приговор которым будет произнесен на кладбище Святого Иоанна завтра. Среди этих, предназначенных на осуждение в понедельник, было не очень много настоящих еретиков. Клирик Гийом Травье, как ранее причетник Арнот де Верньолль, будет лишен сана клирика, осужден на позорный столб и очень тесный Мур: с кандалами на руках и ногах, в застенке, до самой смерти. И вместе с ним будут осуждены его соучастники, лжесвидетели, те, которых он покупал, и которые подкупали его. Монсеньор Жак Фурнье сохранил ему жизнь, несмотря на мнение его советников, считавших, что в данном случае должен быть применен принцип талиона – и что его следует сжечь, так же, как и он поступил с Пейре Моренсом. Монсеньор также сохранил жизнь Бернату Клергу, бывшему бальи Монтайю, которого по закону следовало сжечь, как вновь впавшего в ересь, заменив ему смертную казнь на вечное заточение в очень тесном Муре, где несчастный все равно бы долго не выжил.

В понедельник 13 августа 1324 года, когда звучали последние приговоры во время общего торжественного Сермон господ инквизиторов, уже много часов, как Пейре Маури и его брат Жоан и все их товарищи, заключенные в тесный Мур в крепости Аламанс, отправились в бесконечное неподвижное путешествие во времени. Через столетия. Среди невидимых людей Мура.