guillelme | Сарацинские города. Пролог.

ПРОЛОГ

1311 - 1324

Ты любил ночи и хорошо знал их. Ночи, все эти ночи, когда ты шел под звездным небом, следуя на юг, глядя прямо перед собой.

Каждый год, пока твой отец был еще жив, ты пытался, несмотря на большую опасность, попасть в Монтайю: в сентябре, в конце каждого лета, перед тем, как присоединиться к своим друзьям и отарам на ярмарках в Сердани, перед тем, как уйти на зимние пастбища, на далекие равнины.

Тебе казалось, что ты будешь ходить так всю свою жизнь.

Ты шел. Ты шел днем и ночью. Каждый год, от глубоких долин Эбре и королевства Валенсия, до пастбищ на пиренейских вершинах. Это было как прилив и отлив – твои транспиринейские переходы. Днем ты был с овцами и собаками, а ночью – с верующими и добрыми людьми. Днем ты был пастухом, а ночью – еретиком.

Как все, кто умеет читать по звездам и слушать молчание, ты очень любил ходить ночью. И ты очень хорошо знал эти ночи. Ночи, когда из красавицы Морельи, где для тебя проповедовал Гийом Белибаст, ты должен был возвращаться в свои овчарни, в Тортозу… Или ночи на пастбищах Фликса, когда ты сопровождал доброго человека Раймонда до Прадес или Гранадельи.

Или когда ты возвращался из Монтайю, посетив ее тайно, украдкой; ночи, когда ты возвращался в Сердань. Пока твой отец был еще жив.

Как и в эту ночь. И так было целых двенадцать или тринадцать лет. Начиная с сентября 1311 года. С тех пор, как ты услышал из уст своего отца, в Монтайю, о смерти твоей матери. И вновь ты отправился к своим товарищам в Пючсерда. И потом, как и каждую осень, ты уводил свою отару на зимние пастбища, в земли сарацин. Еще раз. С запретных для тебя высокогорий графства Фуа в гостеприимные земли Арагона. Там, на низинных землях, даже евреи, которые не приняли Господа Нашего, даже сарацины, неверные, могут жить в мире. И верующие добрых людей бегут туда.

Твой отец просил тебя беречь себя, быть внимательным. Осторожным. Делать всё, чтобы избегать Инквизиции. «Сын мой, по другую сторону гор ты сможешь жить спокойнее. Не считай себя обязанным возвращаться каждый год в Монтайю, чтобы видеть меня. Это слишком опасно для тебя. Может быть, мы дождемся, пока Несчастье уйдет куда-нибудь…» Несчастье, Инквизиция. Настанет день, когда она уйдет, растает? Нет, ты в это не верил.

Но ты, ты обнял своего отца, ты склоился перед ним и попросил его благословения. Ты сказал ему, что останешься верным. Что ты обещаешь это в память о своей матери, как уже пообещал это в память Жаума из Акса, юного святого. Что всю свою жизнь ты будешь искать благословения и утешения добрых людей, что ты никогда не предашь веру своих отцов.

И тогда ты пошел своей дорогой в ночь, которая была тебе близкой подругой, в ночь, которая тебя защищала. Ты отправился прямо на юг, чтобы приблизиться к высокой стене Пиренеев, преодолеть перевалы и пуститься дальше в путь по большим дорогам, через графства и королевства Арагонской короны. В этом году отары из Акса, Пючсерда и Бага снова будут зимовать в низинах Эбре. На левом берегу, за Фликсом. А позже, на правом берегу, под Тортозой. И ты встретишь там своих товарищей-пастухов, гасконцев и каталонцев, арагонцев и серданьцев, сарацин и окситанцев, мигрантов и изгнанников, законопослушных граждан и беглецов. Людей из земли д’Айю и людей из графства Фуа. Сыновей Несчастья. Младшего брата Жоана, своего товарища Гийома Маурса, из Монтайю, братьев и кузенов. Братьев Изаура из Ларната, братьев Марти из Жюнак. Но Несчастье вновь настигло тебя: тебе уже не встретить ни своего брата Гийома Маури, ни своего друга Берната Белибаста. Ни всех остальных, кого раздавила Инквизиция. Возможно, ты еще встретишь своих дядьев, теток и кузенов, Маури и Марти из Жебец и Монтайю. Они все ушли, с пожитками, сыновьями, дочерьми и родственниками. Они не стали дожидаться своих приговоров. В разгар зимы они перешли перевалы. Как и многие другие, они бежали по другую сторону Пиренеев. И они не вернулись. Разумеется, они начали новую жизнь в отрытых всем ветрам городах Арагонской короны. Твой отец, Раймонд Маури, слишком стар и сломлен, чтобы даже пытаться следовать за ними. И к тому же, в 1309 году в Муре Инквизиции еще была жива твоя мать. «Ты обязательно найдешь их, сынок, ты их встретишь, я уверен, что ты их встретишь». В Берга, Льейда, возможно, в Тортозе…

Пейре Маури. В сарацинских городах тебя ждут друзья, знакомые и незнакомые, добрые верующие, мужчины и женщины. И, возможно, есть еще добрый человек. И ты поднимаешь взгляд с надеждой в сердце. Отец Небесный, веди меня.

По ночам, если склон был не слишком крут, ты карабкался, подбираясь поближе к большим дорогам, иногда осмеливаясь идти возле обочин. Ты вдыхал запахи Оспиталет-сен-Сюзанн – там густой осенний туман уже покрывал вершины, и ты ощущал его всеми своими фибрами пастуха, а в ночной тишине слышались голоса солдат, стерегущих проход. Впервые, когда тебе довелось идти одному битой серданьской дорогой, был ледяной зимний день, которого тебе не забыть. Это было пять или шесть лет тому. Январским утром, почти сразу же после Рождества. Как раз перед тем, как твоему отцу пришла в голову неудачная идея выдать замуж твою сестру Гильельму за это грубое животное, которое никогда не стремилось к Добру, и с которым она не хотела жить. Ты подсчитал в уме, что это было в 1306 году. Когда подули первые ветры, предвещающие Несчастье. И уже тогда ты, Пейре Маури, которому на ту пору едва исполнилось двадцать лет, уже тогда ты должен был бежать от Инквизиции.

А сегодня еще хуже, тебя совсем ничего хорошего не ожидает. Отлученный от Церкви и не явившийся в суд. Беглец из-за ереси. После того похода в Монтайю, когда ты привел к отцу младшего брата Арнота и узнал о смерти матери, ты снова бежал из графства Фуа, где ныне правили бал вороны. Ты вновь пересек перевалы, прошел горы, чтобы достичь Сердани. И из Сердани, где ты вновь нашел своих овец и товарищей, ты отправился на юг. Пересек острые ущелья Сьерра де Кади, спустился в долину Льйобригат, скользнул взглядом по острым, как нож, вершинам Монсеррат. Зимой, когда нужно будет устраиваться на долинах и холмах, ты будешь вдыхать туманы бурного потока Эбре. Тебе нравилось возвращаться на зимние пастбища, когда овцы унавоживают поля и оливковые рощи между Фликсом и Тортозой. Вблизи сарацинских городов, куда пастухи могут заходить, если им захочется человеческого общества.

Всё это ты объяснил своему отцу, чтобы он хорошо это понял. Ты сказал ему, что земли по другую сторону Пиренеев, под влатью короля Арагона и короля Майорки, так же, как и земли короля Франции и графа де Фуа, принадлежат Церкви папы, Церкви, которая сдирает шкуру. Король, его графы, управители и сеньоры, консулы, именитые горожане и христианский народ в городах и деревнях, все они почитают и уважают авторитет прелатов, Братьев-Проповедников и монахов. Все они добрые католики, ходят на мессу и едят облатки. Однако Майорка, Валенсия, все эти солнечные королевства только недавно были отвоеваны у сарацинов; но сарацин, хоть они и побеждены, никто не преследует. Много их живет в городах, еще больше в селах. Многие твои товарищи-пастухи на зимних пастбищах – это сарацины, которые остались там жить, мудехары, как их там называют. Но этим сарацинам, как и еврейским общинам, позволено молиться в своих храмах, которые они называют мечетями и синагогами. А ведь они даже не христиане. Мудехары-сарацины моляться пророку по имени Мухаммед, и всем известно, что евреи преследовали и умертвили Господа Нашего Иисуса Христа во время оно в Иерусалиме.

- Тогда почему, отец? Почему по другую сторону Пиренеев христианские короли дают свободно жить и молиться сарацинам и евреям, а на землях короля Франции и графа де Фуа Инквизиция сжигает добрых людей, добрых христиан - преследует верующих, разрушает дома и выкапывает трупы. Почему, отец? Ты знаешь, почему?

И было еще одно, то, что ты не осмелился сказать вслух: почему я не сын сарацина? Тогда бы у меня была мать. А теперь моя мать мертва, и мой брат, и моя сестра, а столько моих друзей в тюрьмах или погибли на кострах Церкви папы.

Тебя долго мучил этот вопрос. С того самого времени, как ты услышал сарацинскую песню, во Фликсе или в Тортозе. Почему можно сарацинам, евреям, но не вам? И он до сих пор мучил тебя. Ты ждал ответа от отца. Ведь твой отец лучше, чем ты, знал то, чему учили добрые люди. Но когда, наконец, он ответил, тебе показалось, что ты слышишь голос Мессера Пейре из Акса… «Я скажу тебе причину, по которой нас называют еретиками, - это потому, что Церковь мира сего ненавидит нас и преследует, как овец посреди волков. Это потому, что мы – Церковь Христа и апостолов, которых мир ненавидел и преследовал прежде нас. Ибо если бы мы были от мира, то мир любил бы своё…» Мой ли отец говорил это, или я слышал умолкший в этом мире голос доброго христианина? И он добавил: «Ибо для Церкви папы мы представляем большую опасность, чем евреи и сарацины. Если бы нам дали возможность свободно проповедовать в храмах, люди предпочли бы нашу веру своей собственной. Это потому, что мы не проповедуем и не практикуем ничего, кроме истины, о которой говорится в Евангелии – и мы выводим на чистую воду их великую ложь».

Остались ли еще сегодня, где-нибудь в укрытии, забытые миром добрые люди, которые молятся за вас? Ты пойдешь ночью, ты поднимешься в горы и пересечешь их. Утром ты будешь в Пючсерда, а вечером в Бага, где тебя ждет Гийом Маурс. Вместе вы пуститесь в путь в сторону Фликса. Но на твоем сердце остались следы от когтей Несчастья: ты же не был сыном сарацина. Ты вынужден был смириться с тем, что твой старик-отец не может покинуть Монтайю, а твоя мать – добрая верующая Азалаис – умерла в тюрьме Мур в Каркассоне. Но хоть на сердце у тебя было тяжело, твоя поступь оставалась легкой. Потому что это была поступь пастуха. Потому что это был ты. Пейре Маури из Монтайю. Всю свою жизнь ты будешь стараться оставаться преданным вере своего отца, своей матери и всех своих близких. Еретиком. Пусть травимым и затравленным, зато свободным.

И кроме всего прочего, ты любил ходить по ночам.